Рассказ «Мотылёк» - литературный дебют
писательницы. «Мотылек» -это история
мальчика-сироты с острова Свияжск, рассказ
был опубликован в питерском
журнале «Нева» в 2014 году.
Известность пришла к Гузель Яхиной
относительно недавно, с выходом романа
«Зулейха открывает глаза», который почти сразу и экранизировали. Интересно, что
татарские литературные критики упрекали писательницу в безнравственности и
предательстве, которые якобы «лились со страниц романа». Возможно, виновата
прямолинейность и страстное желание «выплеснуть» накопленные эмоции. Кроме того
«женская тема» в современной татарской
литературе имеет свои особенности. В любом случае, семья, в которой родилась Гузель, не могла не дать
ей глубочайшее понимание основ духовности. Сочетание родовых традиций и
приобщение к культурным ценностям классической литературы дало мощнейший заряд
творчеству писательницы.
«Мотылёк» - рассказ о несчастном
мальчике, пытающемся вырваться из страшной жизни на Острове. Раз за разом он пробует бежать, часто – без
надежды. Надеется вырваться по воде, но побег удаётся совсем другим путём. Мальчик вернётся на
Остров уже взрослым, с желанием изменить
его.
Художественная ткань рассказа
многослойна. Она включает образы, не побоюсь этого выражения, хрестоматийные
и совершенно не новые. Остров, который,
изменив свою прекрасную сущность, становится средоточием страшного,
неправильного, извращающего человеческую суть порядка жизни. Место
отрицательной силы. Место, уничтожающее людские души. Такие образы не являются
новыми для литературы. Но, сохраняя традиции русской литературы, писательница
создаёт своё прочтение художественных символов.
Название рассказа пробуждает в нас воспоминания о летних, тёплых днях. «Мотылёк» - нежное,
ласковое, хрупкое и уязвимое. Как душа ребёнка, как впечатления детства. Как
легко это сломать, искалечить, как просто прихлопнуть трепещущие крылья. Все
взрослые люди это знают. Мир жесток, и это не тайна. И всё же Гузель Яхина даёт
своим читателям надежду, настоящую, выстраданную и совсем не призрачную.
Прекрасный остров посреди водной глади,
остров с куполами церквей, с ивами и холмами. Он не отпускает людей. «…Все они влачили
и кончали свою жизнь здесь, на пышных холмах, среди могучих серебристых ив и
куполов, увенчанных черными крестами, ровно посередине слияния двух великанов –
Волги и Свияги». Место паломничества становится местом скорби и печали. Такая
палата № 6 на сказочном острове Буяне.
Искажённые законы бытия одинаково ломают
«белых» и тех, кто живёт за счёт их болезни. « Про профессора не скажу, но уж побольше нашей Липучки
точно, - ехидно сообщила девушка. И уточнила громким шепотом: Ровно в пять с
половиной раз».
Тех, кто разводит огородики, получает
жалование, развлекается охотой на больных – не торопясь, смакуя, попутно
предаваясь плотских утехам, без намёка на любовь. «Так больше и не коснувшись друг друга, не сказав ни слова,
они разошлись: санитар – догонять поисковый отряд, а Люба – в другую сторону».
Образ
ребёнка - мальчика - сироты, рвущегося к лучшей жизни,
тоже много раз встречался в литературе. Сколько литературных персонажей
пыталось преодолеть «свинцовые мерзости» жизни, вырваться к свету, сколько
сирот на страницах художественных произведений убегало от страшной жизни.
В рассказе Яхиной, на мой взгляд, несмотря на
трогательное название, мало того, что мы называем детским восприятием. Детское
- только ласковое прозвище Мотылёк. Странно
слышать его из уст деда, медленно сходящего с ума, страшно, изуверски пытающего
внука. Мотылёк цепко держится за ускользающее нормальное, человеческое: интересный урок,
красоту природы, мамину фотографию. Он упорно
сопротивляется больному миру, где даже школьная жизнь подчинена уродливому
укладу жизни. «… Запретили возить детей на катерах в нормальную береговую школу
«во избежание попыток побега со стороны пациентов психиатрической
лечебницы»». Люди лишены основ того, что называют нравственными
ценностями, их мир перевёрнут. Неучтённый «белый» пытается защитить Мотылька,
которого не знает, от деда – самого близкого человека. Языка не лишён только
колокол. « А после изгнания монахов его единственного оставили жить – не сняли
и даже не отняли язык».
Мы понимаем, что настоящие «белые» - санитары, обыватели, учителя,
которые тоже должны участвовать в облавах, и даже дети. « Дети завыли от
восторга и пустились в первобытный танец посреди улицы. Когда Мотылек был
маленьким, он сам пару раз танцевал вот так, под ритмичный треск и крики взрослых
во время облав. Тогда казалось – не может быть ничего веселее». Это не страницы
антиутопии, не фантастика – вполне реальные страницы прошлого.
Водная
стихия встаёт на пути к другой жизни, свинцовые волны вновь и вновь возвращают
несчастного ребёнка к страшному Острову. Природа здесь как храм, а храмы
монументальны и извечны как природа. Эту силу и красоту обыденные законы
социалистического общества делают местом чудовищным по силе бездуховности и
нарушения законов человечности.
Ребёнок не
боится мёртвых. « Трупа не боялся совсем. Что может сделать мертвый? Ничего. А
вот посмотреть еще раз на спокойное и сильное лицо своего защитника хотелось».
Пусть мёртвое, но доброе. Маленький
огонёк благодарности горит в ещё живой, чудом живой, в живой вопреки всему душе
Мотылька.
Спасение приходит не от людей, не от удачи –
спасением становится чёрная бездна. «По
узкому тоннелю он мчался куда-то глубоко вниз, к самому центру земли.
Мелькнуло: в ад». Он словно умирает и
рождается заново. И это логично и понятно: только умерев, можно «очиститься» от
«свинцовых мерзостей» прошлой жизни. Это настоящее перерождение. Красные храмы
острова, которые удерживают Мотылька своей исковерканной силой: «… вскрывали души людей легко, как открывалка
сковыривает пробку с бутылки. И могли лить в эти души все, что угодно, - добро,
зло, - перед таким впечатлением люди становились беззащитными детьми…» -
сменяются чернотой. «Стояла абсолютная
тьма. Пахло сырой землей. Не доносилось ни единого звука». В этом пространстве
между мирами встретить призраков прошлого – нормально, не очень–то и удивлён
Мотылёк. Ему просто страшно. Мрак могилы не страшнее человеческой злобы
Писательница сдержана в своих чувствах, слог
лаконичен и порой суховат. Это только добавляет напряжённости, захватывает
внимание читателя полностью. Шаг за шагом мы проходим с Мотыльком его путь к
свету и спасению.
Путь к свету – через белую гору из черепов и
костей, плата за свободу – кровавый след на останках умерших – маленький след
маленького мальчика на огромной массе костей неизвестно как и за что погибших! Мне кажется, это очень
сильное место в рассказе. Слабый свет, и в этом призрачном потоке красная полоса на огромной горе выбеленных временем
безымянных костей.
И вот наконец-то долгожданная свобода!
Свет, небо, красота! « Он даже не
предполагал, что бывает какой-то еще кирпич, кроме красного. Белые ярусы летели
в ультрамариновое небо, к золотому солнцу. Белое на синем. Белое на синем.
Небывалая красота». Сменяется цвет жизни, приходят другие краски – как граница
между мирами, между жизнью и смертью.
Что дальше?
То, с чего и начинается рассказ. Кольцевая композиция возвращает нас к первым
строчкам, к спасительному плану. « На
вопросы не отвечал – давно решил притвориться немым при случае. Немых ни о чем
не расспрашивают, не пристают с разговорами, от них ничего не ждут - просто
определяют в специальный интернат, кормят, одевают и учат разговаривать
руками».
Что
скрывается за скупыми строчками. « Через двадцать один год после побега Мотылек
вернется на Остров разнорабочим, чтобы участвовать в восстановлении разрушенных
временем храмов». Есть счастливый конец, и одновременно нет. Мы можем только
предполагать: не слишком ли страшные испытания выпали на долю героя, можно ли
мальчик быть счастливым, есть ли на это силы?
Перестройка
сметёт лечебницу, как и многие «достижения» советской власти. Мотылька помотает
по стране. Что будет происходить в душе ребёнка, выдержавшего в нежном возрасте нечеловеческую битву за
себя? Огрубеет душа или останется место для
любви и добра? Да, ведь кто-то должен вернуть храмам их добрую силу.
Всё и вся возвращается к истокам. Все мы
родом из детства, пусть страшного и … без детства. Остров не отпустит. «Остров
никого не отпускал от себя».
